Неточные совпадения
Взобравшись узенькою деревянною лестницею наверх, в широкие сени, он встретил отворявшуюся со скрипом дверь и толстую старуху в
пестрых ситцах, проговорившую: «Сюда пожалуйте!» В комнате попались всё старые приятели, попадающиеся всякому в небольших деревянных трактирах, каких немало выстроено по дорогам, а именно: заиндевевший самовар, выскобленные гладко сосновые стены, трехугольный шкаф с чайниками и чашками в углу, фарфоровые вызолоченные яички пред образами, висевшие на
голубых и красных ленточках, окотившаяся недавно кошка, зеркало, показывавшее вместо двух четыре глаза, а вместо лица какую-то лепешку; наконец натыканные пучками душистые травы и гвоздики у образов, высохшие до такой степени, что желавший понюхать их только чихал и больше ничего.
Сквозь тонкие, высокие стебли травы сквозили
голубые, синие и лиловые волошки; желтый дрок выскакивал вверх своею пирамидальною верхушкою; белая кашка зонтикообразными шапками
пестрела на поверхности; занесенный бог знает откуда колос пшеницы наливался в гуще.
Утро было
пестрое, над влажной землей гулял теплый ветер, встряхивая деревья, с востока плыли мелкие облака, серые, точно овчина; в просветах бледно-голубого неба мигало и таяло предосеннее солнце; желтый лист падал с берез; сухо шелестела хвоя сосен, и было скучнее, чем вчера.
Настроено несколько башенок с решетчатыми вышками для
голубей, которые мельче, но
пестрее и красивее наших, а для фазанов и других птиц поставлена между кустами огромная проволочная клетка.
Кроме обычных для уссурийской тайги желн, орехотворок, соек,
пестрых дятлов, диких
голубей, ворон, орлов и поползней здесь, близ реки, на старых горелых местах, уже успевших зарасти лиственным молодняком, в одиночку держались седоголовые дятлы.
А осенний, ясный, немножко холодный, утром морозный день, когда береза, словно сказочное дерево, вся золотая, красиво рисуется на бледно-голубом небе, когда низкое солнце уж не греет, но блестит ярче летнего, небольшая осиновая роща вся сверкает насквозь, словно ей весело и легко стоять голой, изморозь еще белеет на дне долин, а свежий ветер тихонько шевелит и гонит упавшие покоробленные листья, — когда по реке радостно мчатся синие волны, мерно вздымая рассеянных гусей и уток; вдали мельница стучит, полузакрытая вербами, и,
пестрея в светлом воздухе,
голуби быстро кружатся над ней…
Рябчика во многих местах называют рябцом; имена эти он вполне заслуживает: он весь рябой, весь
пестрый. Величиною рябчик, самый старый, немного больше русского
голубя, но будет несколько покруглее и помясистее.
На ветвях дерев, в чаще зеленых листьев и вообще в лесу живут
пестрые, красивые, разноголосые, бесконечно разнообразные породы птиц: токуют глухие и простые тетерева, пищат рябчики, хрипят на тягах вальдшнепы, воркуют, каждая по-своему, все породы диких
голубей, взвизгивают и чокают дрозды, заунывно, мелодически перекликаются иволги, [Иволги имеют еще другой, противоположный крик или визг, пронзительный и неприятный для уха.
И старший рабочий, с рыжей бородой, свалявшейся набок, и с
голубыми строгими глазами; и огромный парень, у которого левый глаз затек и от лба до скулы и от носа до виска расплывалось пятно черно-сизого цвета; и мальчишка с наивным, деревенским лицом, с разинутым ртом, как у птенца, безвольным, мокрым; и старик, который, припоздавши, бежал за артелью смешной козлиной рысью; и их одежды, запачканные известкой, их фартуки и их зубила — все это мелькнуло перед ним неодушевленной вереницей — цветной,
пестрой, но мертвой лентой кинематографа.
Егеря в
голубых кунтушах, целый штаб из камердинеров, наездники, кучера, музыканты — все это смешалось в невообразимо
пеструю кучу, точно на нижнем дворе остановился для нескольких представлений какой-нибудь громадный странствующий цирк.
Сдвинувшись ближе, они беседуют шёпотом, осенённые
пёстрою гривою осенней листвы, поднявшейся над забором. С крыши скучно смотрит на них одним глазом толстая ворона; в пыли дорожной хозяйственно возятся куры; переваливаясь с боку на бок, лениво ходят жирные
голуби и поглядывают в подворотни — не притаилась ли там кошка? Чувствуя, что речь идёт о нём, Матвей Кожемякин невольно ускоряет шаги и, дойдя до конца улицы, всё ещё видит женщин, покачивая головами, они смотрят вслед ему.
Среди этой
пёстрой толпы, не суетясь, сизым
голубем расхаживал со скрипкой в руках ласковый Посулов и ворковал...
— Знаю я, — шепотом ответил Фома, чувствуя себя сконфуженным и рассматривая лицо Смолина, степенно возвращавшегося на свое место. Ему не понравилось это лицо — круглое,
пестрое от веснушек, с
голубыми глазами, заплывшими жиром.
Перед глазами Евсея закружились
пёстрым хороводом статные, красивые люди в блестящих одеждах, возникала другая, сказочная жизнь. Она оставалась с ним, когда он лёг спать; среди этой жизни он видел себя в
голубом кафтане с золотом, в красных сапогах из сафьяна и Раису в парче, украшенной самоцветными камнями.
Наконец лес начинал редеть, сквозь забор темных дерев начинало проглядывать
голубое небо, и вдруг открывалась круглая луговина, обведенная лесом как волшебным очерком, блистающая светлою зеленью и
пестрыми высокими цветами, как островок среди угрюмого моря, — на ней во время осени всегда являлся высокий стог сена, воздвигнутый трудолюбием какого-нибудь бедного мужика; грозно-молчаливо смотрели на нее друг из-за друга ели и березы, будто завидуя ее свежести, будто намереваясь толпой подвинуться вперед и злобно растоптать ее бархатную мураву.
День был яркий, благодатно сияло солнце, освещая среди жирных пятен жёлтого и зелёного
пёструю толпу людей; она медленно всползала среди двух песчаных холмов на третий, уже украшенный не одним десятком крестов, врезанных в
голубое небо и осенённых широкими лапами старой, кривой сосны.
Его синяя пестрядинная [грубая пеньковая ткань,
пёстрая или полосатая, «матрасная» — Ред.] рубаха и такие же порты, многократно стираные, стали
голубыми, пьяненькое, розовое личико с острым носом восторженно сияло, блестели, подмигивая, бойкие, нестарческие глазки.
Иван Иванович перешел двор, на котором
пестрели индейские
голуби, кормимые собственноручно Иваном Никифоровичем, корки арбузов и дынь, местами зелень, местами изломанное колесо, или обруч из бочки, или валявшийся мальчишка в запачканной рубашке, — картина, которую любят живописцы!
Тут и щука —
голубое перо, и полосатый окунь, и
пестрый ерш, до того уродливо полный икрою, что точно брюшко и бока его набиты угловатыми камешками.
Что русский народ заглядывается на Ерусланов Лазаревичей, на объедал и обпивал, на Фому и Ерему, это не казалось ему удивительным: изображенные предметы были очень доступны и понятны народу; но где покупатели этих
пестрых, грязных масляных малеваний? кому нужны эти фламандские мужики, эти красные и
голубые пейзажи, которые показывают какое-то притязание на несколько уже высший шаг искусства, но в котором выразилось всё глубокое его унижение?
Так продолжалось около часа, пока красный туман не подступил к горлу Пэда, напоминая, что пора идти спать. Справившись с головокружением, старик повернул багровое мохнатое лицо к бухте. У самой воды несколько матросов смолили катер, вился дымок, нежный, как
голубая вуаль; грязный борт шхуны
пестрел вывешенным для просушки бельем. Между шхуной и берегом тянулась солнечная полоса моря.
Иосаф проворно зашагал к бульвару. На средней главной аллее он еще издали узнал идущего впереди под ручку с сестрою Бжестовского, который был на этот раз в
пестром пиджаке, с тоненькой, из китового уса, тросточкой и в соломенной шляпе. На Эмилии была та же белая шляпа, тот же белый кашемировый бурнус, но только надетый на
голубое барежевое платье, которое, низко спускаясь сзади, волочилось по песку. Какой-то королевой с царственным шлейфом показалась она Иосафу. На половине дорожки он их нагнал.
Оказалось, что большой
пестрый кот
С трудом лепится по краю крыши,
Подстерегая целующихся
голубей.
Окруженное легкою мутью, показалось громадное багровое солнце. Широкие полосы света, еще холодные, купаясь в росистой траве, потягиваясь и с веселым видом, как будто стараясь показать, что это не надоело им, стали ложиться по земле. Серебристая полынь,
голубые цветы свинячей цибульки, желтая сурепа, васильки — всё это радостно
запестрело, принимая свет солнца за свою собственную улыбку.
Навстречу шла по бульвару обнявшаяся парочка: девушка в
голубой вязаной шапочке с помпоном на макушке и плотный парень с
пестрой кепкой на голове.
Впереди стал военный оркестр. Грянул марш. Повзводно, шагая в ногу, колонна вышла из сада и мимо завода двинулась вниз к Яузскому мосту. Гремела музыка, сверкали под солнцем трубы и литавры, мерно шагали прошедшие военную подготовку девчата и парни,
пестрели алые,
голубые, белые косынки, улыбались молодые лица.
Когда Нефора вышла и села в седло, было еще серо и в городе не слышно было никакого движения, только глинистые
голуби оправлялись спросонья на
пестрой голубятне и тоскливо ворковали, как будто они были чем-то недовольны.
Глядь-поглядь, вырос перед королевой дымный старичок, личность паутиной обросла, вроде полкового капельмейстера. Глазки с бело-голубым мерцанием, ножки щуплые в валенках
пестрых, ростом как левофланговый в шестнадцатой роте — еле носом до стола дотягивает.